Глава 10.
По лезвию бритвы.
Забудьте о том, что вам нравится и не нравится.
Это не имеет никакого значения.
Просто делайте то, что следует делать.
Возможно, в этом нет счастья, но в этом заключается подлинное величие.
Джордж Бернард Шоу.
После обеда крутой спуск вновь сменился мягким подъёмом. Мы по-прежнему шли по горному гребню, и сейчас каменистая тропа сузилась до ширины гимнастического бревна, не оставляя никакого права на ошибку и потерю равновесия.
Когда мы ступили на опасно узкий гребень, о продолжении разговоров не могло быть и речи. С воздуха это место, должно быть, выглядело как лезвие бритвы. С обеих сторон от него были почти отвесные многометровые обрывы. Преодолевая головокружение, я заставил себя сосредоточиться на спине Мамы Чиа, которая шла в трёх метрах впереди. Мы балансировали на узкой тропе, как горные козы. Камни по краям этого лезвия выглядели очень ненадёжными, поэтому мы ступали очень осторожно, и любой неверный шаг мог оказаться гибельным. Мы продолжали это напряжённое и медленное продвижение на восток до тех пор, пока тропа вновь не расширилась. Мама Чиа жестом предложила присесть и отдохнуть.
Я глубоко вздохнул и расслабился. Мама Чиа выглядела поразительно хладнокровно. Она открыла сумку, которую я с облегчением сбросил с плеча, когда мы уселись, и протянула мне сандвич.
— Это кау-кау, — сказала она. — Хорошая еда.
— Да, я узнаю это, — сказал я, впиваясь в толстые куски хлеба. — Вкусно!
Пока мы ели, я сказал Маме Чиа, насколько меня поражает то спокойствие и бесстрашие, с каким она двигалась вдоль по гребню. Даже у меня, бывшего гимнаста, это место вызвало спазмы желудка.
— Ты решил, что я такая смелая? — спросила она.
— Конечно!
— Что ж, возможно, так оно и есть, но только потому, что у меня были хорошие учителя. Я расскажу тебе об одном из них. Много лет назад, когда я в свободное время бесплатно работала в Стэнфордской больнице, я познакомилась с одной девочкой по имени Лиза — она страдала очень редкой и тяжёлой болезнью, и единственным шансом на выздоровление было переливание крови её пятилетнего брата, который волшебным образом пережил ту же болезнь и выработал антитела, необходимые для борьбы с нею. Врачи объяснили этому маленькому мальчику ситуацию и спросили, согласен ли он дать свою кровь сестре. Я видела, как он заколебался только на мгновение, потом глубоко вздохнул и сказал: «Да, я согласен на всё, чтобы спасти Лизу».
— Когда началось переливание крови и он лежал на кушетке рядом с сестрёнкой, малыш и все мы улыбались, наблюдая, как к её щекам возвращается румянец. Потом лицо мальчика побледнело, а улыбка угасла. Он взглянул на врача и дрожащим голосом спросил: «Я уже умираю?»
Мама Чиа подняла глаза и пристально посмотрела на меня.
— Он был очень маленький, этот мальчик. Он не понял врачей. Он решил, что ему придется отдать сестре всю свою кровь.
— Да, я научилась смелости, — повторила она, — благодаря множеству прекрасных учителей.
Мы закончили трапезу молча. Затем я прилёг, но как только погрузился в благословенную дремоту, до меня донесся голос Мамы Чиа:
— Пора идти. Нам нужно поспеть до темноты.
— Нам нужно с кем-то встретиться? Она немного задержалась с ответом:
— В некотором роде.
Над головой двигались тёмные тучи, время от времяни скрывающие солнце, которое уже касалось зелени джунглей и неумолимо опускалось к горизонту. Мы уже спустились с гребня и снова оказались в лесу.
— Побыстрее! — торопила Мама Чиа, ускоряя шаг. — Начинает темнеть.
Мы быстро шли по неровной бугристой тропе. Прошёл ещё час, и нам уже пришлось продираться сквозь дремучую чащу. Мы шли почти весь день, и я предельно устал. Я сказал Маме Чиа:
— Сегодня мы прошли пять-шесть миль. Может, передохнём?
— Около девяти миль, — уточнила она. — Нет, ещё рано отдыхать.
Начал моросить мелкий дождь, но кроны деревьев над нами были плотны, как крыша, и капли не достигали нас. Мне приходилось почти бежать, чтобы успевать за стремительным шагом Мамы Чиа.
— Я никак не могу поверить, что вы можете двигаться так быстро. Это очень необычно для человека… вашей комплекции, — задыхаясь, сказал я.
— Я умею использовать большие запасы энергии, — объяснила она.
— Как вы это делаете? В чём секрет этого умения?
— Скажем так, — ответила она. — Мать, даже если она очень устала за день, будет вставать снова и снова всю ночь, откликаясь на каждый вздох больного ребёнка. Так происходит и со мной по отношению к тебе. — В темноте я не мог различить, улыбается ли она, но мне так показалось.
Мама Чиа продолжала идти в том же темпе. Я спешил за ней, часто подскальзываясь на поросших мхом камнях. Вверх и вниз, по горным площадкам, мимо небольших водопадов, порождаемых множеством пробивающихся на поверхность родников, обычных для этого острова, сквозь бьющие по лицу ветви деревьев… Так мы прошли — или пробежали — ещё несколько миль.
Когда мы преодолели еще один подъём и начали спускаться в долину Халава, я неожиданно ощутил себя бодрым. Этот необъяснимый прилив сил продолжался всё время, пока мы продолжали спускаться. Наконец мы достигли небольшой поляны, которую со всех сторон окружала плотная стена деревьев.
Лучи солнца, которое уже касалось горизонта, прорывались сквозь густую листву и отпечатывались на траве полосами света.
— Располагайся, — сказала Мама Чиа.
Я с удовольствием уселся на мягкий, слегка влажный покров опавших листьев и сбросил на траву тяжёлую сумку. Мама Чиа продолжала стоять под деревом кукуй и пристально вглядывалась в пространство.
Я откинулся на спину и смотрел в начинающее темнеть небо сквозь ветви деревьев. Минуту спустя раздался голос Мамы Чиа.
— Дэн, — тихо сказала она, — помнишь, что я говорила о смещении формы?
— Ну, не так-то много вы об этом говорили… — Меня подбросило от резкого и громкого птичьего щебета. Я быстро повернулся к Маме Чиа. Она исчезла, но на том месте, где она только что была, на низкой ветке дерева кукуй сидела птица.
Она была совершенно неподвижна, словно чего-то ждала.
— Невероятно! — воскликнул я. — Не может быть…
Птица немигающе, смотрела на меня. Я тоже рассматривал её и ждал какого-нибудь сигнала. В этот момент из-за ствола соседнего дерева выглянуло лукавое лицо Мамы Чиа. Когда она увидела меня, стоящего с отвисшей челюстью, ее улыбка перешла в заразительный хохот.
— Дэн, жалко что у меня нет с собой фотоаппарата! Ты бы видел своё лицо!
Она вышла из-за ствола и подмигнула птице. Та слетела ей на плечо.
— Так ты подумал, что я действительно превратилась в птицу? — спросила она. — Боюсь, ты начитался Карлоса Кастанеды.
— Мне доводилось видеть самые странные вещи, — возразил я.
Цитируя Шекспира, она продекламировала:
— «Есть много, друг Горацио, такого, что и не снилось нашим мудрецам». Да, Дэн, многие повседневные чудеса проходят незамеченными для большинства людей. И всё-таки люди не могут физически превращаться в птиц. Смещение формы означает перемещение сознания, что-то вроде глубокого сопереживания. Не больше и не меньше. — Она погладила птичку, пощекотала её тёмно-красную грудку и белые крылышки, и та защебетала в ответ. — Это апапан. Он летает за мной, когда захочет, — объяснила она, касаясь искривленного клювика. — Я зову его Рэдберд.
— Он ручной? — спросил я. Моё смущение уже прошло, и мне стало весело. — Я могу его погладить?
— Не знаю. Нужно у него самого спросить.
— Как же я спрошу? Нужно посвистеть на птичьем языке?
Она обменялась с птицей взглядом. Апапан повернул к ней голову, словно спрашивая: «Да кто это такой?» Я медленно подошёл к ним, и апапан позволил погладить ему брюшко.
— Признаться, это был славный трюк. Вы действительно ошарашили меня.
Её лицо потемнело, как небо в вышине, и она выпрямила голову.
— То, что нам предстоит сегодня ночью, не имеет ничего общего с «трюками», — сердито заявила она и взяла птичку в руки. — Это связано с жизнью и смертью.
Внезапно она крепко сжала ладонь вокруг птицы, которая забилась в её руке, и стискивала её до тех пор, пока апапан не затих. Она разжала руку — бездыханный, он лежал на её ладони. Я окаменел, не веря в происходящее:
— Что вы наделали?.]
— Это связано со смертью и с жизнью, — прервала она и подбросила птичку в воздух. Апапан расправил крылья, взлетел на ветку и начал насвистывать прекрасную песню, несмотря на начавшийся дождь. Очевидно, он чувствовал себя превосходно.
Дождь скоро кончится, но когда я смогу оправиться от этого жуткого чувства сверхъестественности происходящего? Все ещё ошеломлённый, я наблюдал, как Мама Чиа прилегла на траву и завозилась, как медведица, устраиваясь поудобнее. Она казалась мне каким-то невиданным лесным зверем.
Я тоже прилёг, пролежал минут пятнадцать, но, разумеется, не мог заснуть. Меня переполняли впечатления происшедшего и предвкушение того, что случится дальше.
— Похоже, мы проведём в этих местах несколько дней? — спросил я.
— Думаю, да, — немедленно откликнулась Мама Чиа.
— Я вас не задерживаю? Я имею в виду, вы можете понадобиться другим, своим пациентам и друзьям.
Она повернулась и посмотрела мне прямо в глаза:
— Считай, что я выехала на срочный вызов.
— А в чём причина срочности?
— В тебе, — сказала она, слегка улыбнувшись. Она приподнялась и села, её лицо снова стало спокойным и серьёзным. — Причина в тебе. Именно поэтому мы сейчас здесь.
— А что это за место?
— Это центр Каланикаула, священная роща кукуй.
— Священная? — Я тоже сел прямо и осмотрелся.
— Да. Разве ты не чувствуешь?
Я смотрел на серую кору, светло-зелёные листья и белые цветы прекрасных деревьев вокруг, потом закрыл глаза и осознал, что ощущение красоты связано не столько со зрением, сколько с восприятием этого места.
— Да, — сказал я, — я чувствую. Но разве мы шли так долго только ради этого?
— Мы идём в священное место за священным знанием. — Она резко поднялась на ноги. — Пойдём. Скоро стемнеет. — Без дальнейших объяснений она повернулась и направилась в глубину джунглей. Я быстро встал и последовал за ней.
— Вы не хотите мне рассказать, что мы будем делать? — спросил я, петляя между деревьями и пытаясь не потерять Маму Чиа в сумерках.
— Узнаешь, когда придём, — коротко бросила она.
— Придём куда?.
Хотя лес приглушал все звуки, её голос был вполне отчётливо слышен.
— На место захоронения, — ответила она.
— На кладбище? Ночью? Сейчас? — Волосы у меня на затылке зашевелились. Это был явный сигнал Базового Я, предвещающий приближение чего-то ужасного. Как гласит старая пословица: «Свет в конце узкого туннеля может оказаться огнями надвигающегося поезда».
Свежие комментарии